«23 февраля 2022 года не вернется никогда». Взгляд бывшего командующего войсками в Чечне на спецоперацию

Генерал-лейтенант Константин Пуликовский — о выборах в военное время, жестокости наемников и преимуществе российского оружия

Генерал-лейтенант запаса Константин Пуликовский поделился с Daily Storm своим видением ситуации на Украине. Ветеран конфликта в Чечне объяснил, почему не следует бояться новых поставок военной техники для ВСУ и зачем стоит проводить выборы в новых регионах, несмотря на опасность.

Константин Пуликовский более 30 лет отслужил в Советской, а затем и в Российской армии. Участвовал в Первой чеченской войне, во время которой, с 1996-го по 1997-й командовал объединенной группировкой федеральных сил. Принимал участие в штурме Грозного. Затем работал в мэрии Краснодара. С 2000-го по 2005 год был полпредом президента в Дальневосточном федеральном округе. После чего возглавил Ростехнадзор, которым руководил по 2008 год. 

— Когда в Чечне проходили выборы в декабре 1995 года, в регионе не было безопасно. Сейчас ожидается, что в сентябре пройдут выборы в новых регионах России, где введено военное положение и идут бои. На примере чеченской войны могли бы вы рассказать основные моменты, которые позволили обезопасить участников выборов?

— Мы как военные обеспечивали работу избирательных участков и сопровождали перевозку бюллетеней. Полностью всю работу брали на себя. У нас была такая организация, — можно сказать, военная администрация, хотя так и не называлась. В каждом районе стояла группа, рота или батальон, в высоких званиях был руководитель военной администрации — полковник или даже генерал. И вместе с чеченскими уже образовавшимися полицейскими отрядами наводили порядок. Было много терок, предательства, были и обстрелы, было все. Но мы все равно старались привезти это все в законодательное русло. 

В это время мои товарищи вместе с полевым учреждением Госбанка на своих БТР возили в районы живые деньги — зарплату бюджетникам и пенсии. Война шла, а пенсионеры жили и по два-три года не получали пенсию. Я приезжал на двух БТР, они были забиты деньгами, и тут же начинали выплачивать. Они складывали оружие и прекращали сопротивление, понимая, что пришла власть, которая все делает как положено. Тут же восстанавливали разрушенные школы, дороги, мечети. Когда люди это видят своими глазами, они начинают поддерживать эту власть. 

Поэтому ремонт и строительство, что сейчас делаются в Донецкой и Луганской республиках и в освобожденных регионах, будут продолжаться. И к сентябрю, думаю, что это будет очень активно делаться в таком пропагандистском плане — видите, мы же делаем все и будем делать. И не надо этого стесняться! А то мусолят домыслы, что раз хорошо строят, то там должен быть обязательно какой-то криминал или хищения. Конечно, где-то они есть, но дело-то идет. 

Это видят люди, а раз они видят, то и выборы пройдут. Конечно, от всяких провокаций с той стороны мы не застрахованы. Для этого существуют все правоохранительные органы и средства разведки и дознания, ну и армия будет защищать и прикрывать. 

— Я правильно понимаю, что тогда избирательные участки охранялись военными в форме и при оружии?

— Да.

— И люди все равно приходили, не боялись?

— Нет. Потому что они в нас увидели не врага, а то, что мы приносим мир, не войну. Люди шли. 

— Говорят, что в свое время в Крыму была идентичная ситуация, и на Западе в СМИ часто вспоминают эти аспекты и пишут, что был референдум «под дулами автоматов». Потому что, к примеру. ты приходишь на участок голосовать, а у тебя за спиной стоят военные с автоматами. 

— Да, этот аспект, без сомнения, присутствует, и злые языки, тем более наших идеологических противников, могут это очень хорошо использовать и будут использовать. Ну что делать. Собака лает — караван идет. Надо этого не бояться. Надо делать, чтобы был порядок и чтобы прошли все законные выборные мероприятия. 

— Считаете, не надо отменять выборы, даже в таких полевых условиях?

— Ни в коем случае. 

— Есть мнение, что одной из причин сложности ведения чеченской войны являлись действия либеральных политических сил во власти России перед началом войны и во время ее проведения. Вы с этим согласны? Можно ли сказать, что сейчас похожая ситуация?

— Я бы не хотел сравнивать ту ситуацию и эту, хотя многие ищут аналогии с Афганистаном, чуть ли не с Первой мировой и Второй мировой войнами, вспоминают Наполеона. 

В последние годы в нашем обществе стало меньше либеральных настроений. Просто под эти либеральные взгляды относят определенное недовольство людей своей жизнью, ее уровнем, низкими зарплатами, пенсиями и олигархами. А давление на власть со стороны либеральных кругов, какое оно было тогда и сейчас, даже сравнивать нельзя. 

Даже работа СМИ. Пока я был командующим группировки, за два года не было ни одного канала практически, кроме, может быть, РТР и Саши Сладкова, кто иногда говорил бы какую-то правду. Обязательно скатывались в «грязных немытых небритых солдат», «плохое материальное обеспечение», «отсутствие теплой одежды», еще какие-то негативные моменты. Когда не могли упрекнуть, что плохо воюют, все равно находили какого-то грязного чумазого солдата и его показывали по телевидению. И отмечали, что вот такая у нас Российская армия. И сейчас это тоже немножко есть. 

У одного нашего большого военачальника, министра обороны в то время, была такая поговорка, когда он обращался к СМИ: «Зачем с говна пенки снимать?». Зачем вы это делаете? Да, у нас много говна есть. Но вы же смакуете, собирая эту пенку.

Вот это гадко — смаковать недостатки и преподносить это как правдивость, такое либеральное отношение к власти, к армии, ко всем действиям. Никогда нельзя так делать в трудной жесткой напряженной ситуации, будь то война, пожар или землетрясение, как сейчас в Турции. 

Я никогда не забуду той чеченской войны, когда приезжали либеральные депутаты Госдумы. Но не ко мне, а сразу к Масхадову или Дудаеву [Аслан Масхадов — начальник Генерального штаба ВС ЧРИ, Джохар Дудаев — первый президент ЧРИ] . 

Я веду бой в Грозном, штурмую дворец Дудаева, а там у него в подвале сидит депутат нашей Госдумы. Думает, что это как-то повлияет. Значит он не депутат, значит, он ошибочно оказался там. Враг оказался в лице либеральных депутатов, которые очутились в Государственной думе. Думаю, что этот год очень многое показал всему народу. Многие пересмотрели свои взгляды. 

Я был сам в Херсонской области, там воюет подчинявшаяся мне бригада. Я видел лично ту окопную правду, которая сейчас существует. 

Немного приукрашивает события наша пресса, но в основном она показывает то, что есть на самом деле. Отрезанные головы, как показывали чеченские наемники, такое не показывают — это и не нужно, негуманно. Но достаточно откровенно показывают погибших и трупы, все что угодно. Людям надо говорить правду. Говорить правду — это не либеральность, и врать — это тоже не либеральность. Это просто человеческая жизнь. Нормальный человек должен жить и понимать, что было 23 февраля 2022 года и наступило 24 февраля. Уже обратно ничего не повернется. 

Я, как писатель, очень много провожу читательских конференций. Люди задают вопросы, думая, что мы сейчас быстренько разберемся с этими хохлами и опять заживем той жизнью, которой мы жили раньше. 

Я стараюсь в своих выступлениях показать, что мы уже не будем жить так, как было до 23 февраля. У нас наступила новая жизнь, и у нас нет другого пути. Хороший Путин или кому-то он не нравится, кто-то до сих пор размышляет — правильно ли он сделал тогда, 24 февраля, или неправильно. Уже сделано, теперь нам надо победить. Если у кого-то мысли, что он делал неправильно, и мы все до сих пор ошибаемся, — тогда уходи из этой страны. 

Люди, которые уехали, с либеральными взглядами и известными фамилиями, не буду их называть, видят так мир и свое место в нем. Пусть едут, никто их не задерживает. Но если они начинают вещать из-за кордона и обливать грязью нашу страну, то они становятся врагами. Говорю про конкретных людей, а не всех тех, кто уехал. 

Сейчас жалеют многих ребят, например айтишников, которые уехали. Они сделали это тоже по одной простой причине — из-за трусости, что их призовут и они погибнут. В одной песне такие слова, что струсив однажды, ты будешь жить с отравленной душой. Вот он струсил один раз, уехал в Казахстан, там посидел, вернулся — он же до конца своих дней будет стыдиться этого поступка, что он струсил. Он же уехал не из-за того, что он либерал. Это трус, и с ними надо поступать, как с трусами. Просто громко сказать — уехали трусы, которые не захотели защищать нашу Родину. 

Смысл моих рассуждений только в том, что 23 февраля 2022 года не вернется никогда. Мы живем в другом мире. И вот эти люди, которые оступились, должны понимать.

У нас только один путь — завершить разгром этого нацизма, который выродился, а за ним стоит целый блок НАТО. Чем дальше, тем будет сложнее, тем будет хуже, и только победа может продолжить жизнь нашей страны, но она все равно не будет такой, какой была. Многое поменяется — в законодательстве, в деятельности наших депутатов, нашей власти, по-другому трактуются или изменятся законы. 

— Раз вы говорите, что все изменится, то можете описать образ России будущего? 

— Мы живем в либерально-рыночном экономическом обществе с 1991 года, но в 90-х оно имело оттенок нехороший, я бы его назвал либерально-рыночно-криминальный. Был открытый рэкет, бандитизм, убийства, захват крупных предприятий через незаконные или полузаконные аукционы олигархами. 

Пришел Владимир Владимирович, жесткий в своих подходах как силовик и опытный человек в правоохранительной деятельности. Он что, заменил законодательство либерально-рыночное, которое было при Борисе Николаевиче? Ничего подобного. Мы как жили, так и продолжаем жить. Но к этому времени криминал был задушен. 

А что стало? Законы те же, но я бы назвал их коррупционно-либерально-рыночными, потому что встала очень мощно коррупция. Сколько пересажали министров, губернаторов, мэров, и сейчас еще сажают. Одну голову гидры отрубили — криминал, но выросла другая — коррупция. Очень мощно работают сейчас все силовые структуры, которые душат коррупционное направление. А другого метода-то и нет, наверное.

Мы не изменим наш строй, мы пойдем по рыночному пути. Но эти вопросы будут больше переходить в управление государства, регионам, муниципальным образованиям. 

Я убежден, что мы выбрали правильный путь. Война любая вскрывает, как нарывы, наши недостатки. Вот это все надо исправлять на бегу, немедленно, и в последующем этого не допускать. Серьезные изменения будут, но на улучшение нашей жизни, а не на ухудшение. 

— В начале спецоперации ВС РФ встретили ожесточенное сопротивление в городах. Также сообщалось о том, что ВСУ укрывались в жилых домах, а боевую технику ставили вблизи гражданских объектов. Учитывая, что в чеченскую войну также были ожесточенные бои в городах, расскажите, какая самая эффективная тактика в таких условиях?

— Когда были боевые действия в Чечне, чеченцы никогда не прятались в жилых домах, в отличие от наемников. Если мы видели, что даже из разрушенного жилого дома стреляет снайпер, мы понимали, что это наемник. Когда шли бои в Грозном, литовские наемницы стреляли из домов. Боевики могли создать опорный пункт в бывшем детском саду, школе, кинотеатре. В Грозном заняли цирк — в его подвалах у них была база. Но это не жилой дом. 

Я тогда не понимал, а сейчас, когда вижу, что делают укропы, понимаю, что это разный подход у людей к своей земле. Когда я окружал Грозный и проводил разведку, где у них базы — больницу в центре города с большими подземными бомбоубежищами, консервный завод тоже занимали. Но ни одного жилого дома не было, хотя в них тоже были подвалы. 

А уж из сел, из аулов, откуда мы их выкуривали во время войны в горах, они часто выходили. Вот мы окружаем такой аул, они посылают старейшину на переговоры. Он нам говорил — мы их уведем, только дайте слово, что не будете стрелять — и рассказывал, куда они их уводили. И потом начинался бой уже в горах. В селах были разрушения, конечно, тысячу раз извинюсь перед всем чеченским народом, что иногда снаряды залетали и в жилые дома. Без собственного желания отклоняется снаряд, есть эллипс рассеивания. Но специально мы никогда не рушили ни одного поселка.

На Украине же я не знаю, как это назвать. Эта ненависть не только к русским. Они испытывают русофобство к людям, которые живут в Луганске, Донецке, Запорожской и даже Харьковской области. К русским, которые занимают половину Украины до Днепра. Им все равно — что стрелять по Донецку, что по Белгороду. Этот неприкрытый национализм не жалеет ничего. Может быть, они понимают, что все равно сдадут это все, и чем сильнее они разрушат, тем больше они навредят нам. Но не встречал я во время чеченской, чтобы загоняли танк в здание или во двор и использовали как огневую точку! 

— Среди войск, сражающихся на стороне Украины, есть и боевики Чеченской Республики Ичкерия. Как вы считаете, они представляют сильную угрозу?

— Я встречался с наемниками в течение двух лет в Чечне. Это дикие гуси, которые выбрали себе такую профессию и зарабатывают на этом деньги. У них нет в голове ни русского, ни украинского, ни мусульманского, никакой веры, ни страны, которую им хотелось бы защищать, ни своих близких. 

Мне не хотелось бы делить, чеченцы они или не чеченцы. Они наемники, и к ним должен быть соответствующий подход. Мне больше импонируют украинцы, те, что были обмануты националистическими взглядами, которые им вдалбливали. 

У наемников жесткие методы ведения войны. Речь не о бое, в бою ты убьешь или тебя убьют, там все зависит от профессионализма. Жестокость и зверства применяли они только с пленными и мирными жителями. Простой пример — во время первой чеченской четырех английских инженеров захватили боевики и отрезали им головы. После запросили у Британии выкуп за трупы. Самое страшное в том, что они снимали это на видео и выкладывали в Сеть, чтобы британцы поверили, что трупы действительно нужно забрать.

Это не националист, не человек, даже не наемник. Это уже просто и морально, и физически извращенное войной животное, которое должно быть уничтожено. Его нельзя судить, просто надо ликвидировать. Вот и все, у меня такой подход. 

— Сейчас всех беспокоит будущая укомплектовка ВСУ новыми европейскими танками и другими видами вооружений. Скажите, действительно ли это вооружение может переломить ситуацию?

— Ситуацию это не переломит. Лишь немного продлит агонию Киевской власти и стран Запада. Будет еще больше потерь и крови, чего бы не хотелось. Ничего особо страшного в том, что украинские войска или смешанные укронатовские войска будут вооружены танками. Они будут так же гореть, как и сейчас другие бронемашины. 

Наши политики и депутаты Госдумы, выступая на разных шоу, подхватывают эти разговоры про танки «Леопарды». Но Запад вместе с Зеленским хочет запугать этими танками, а мы подхватываем и поддерживаем, чтобы нашему народу стало еще больше не по себе. Это не должно волновать, ничего страшного не произойдет. 

Меня раздражают наши и зарубежные СМИ, когда говорят про эти сотни танков, но не говорят, что в этих танках сидят люди. А это — главное. Мало шести месяцев, чтобы подготовить хорошего танкиста. Даже если он знал какой-то другой танк и сядет на новый. Это время, а оно сейчас играет на нас, если говорить с военной и политической точки зрения. 

— На ваш взгляд, есть ли у нас военная техника, конкурентоспособная той, которая скоро поступит в распоряжение ВСУ?

— Да, есть, я это знаю точно. Если говорить про танки Т-90 и Т-72 — дальность стрельбы у них превосходит дальность стрельбы «Леопарда». Если Т-90 стреляет более чем на четыре километра, то у них два — два с половиной. На просторах Украины, где в основном равнинная местность, наши танкисты будут более предпочтительны чисто по техническим возможностям. Но чтобы танки успешно горели, нужен простой обученный солдат-противотанкист. 

— Как может быть, что старый танк Т-72 все еще лучше, чем современные «Леопарды»?

— Я танкист. Я его знаю хорошо, сам их испытывал. Много на них воевал, люблю эту машину. Все, что после Т-72 — Т-72Б, или «бэшка», просто вместо снарядов стреляет ракетой, Т-90 — это тот же Т-72, просто самый усовершенствованный. У него есть баллистический вычислитель, который рассчитывает температуру воздуха и ветер для поправки на стрельбу, лазерный прицел стоит. То есть основа танка Т-72 осталась. Конструктор Венедиктов — величайший, конечно, ум после Кошкина и Морозова, создавших Т-34. 

У Т-72 раньше выстреливаешь в цель и скорее даешь скорость, чтобы танк вырвался из кучи дыма после выстрела и пыли, чтобы увидеть, куда же снаряд полетел, и внести поправку. Потом, когда я уже был командиром дивизии, был поставлен лазерный прицел — ты наводил красную точку, и тебе оставалось после выстрела только держать ее, чтобы не сбило, пока снаряд летит. Сейчас Т-90 или Т-72 работают по принципу танкистов — навел, выстрелил и забыл. Снаряд попадет, не надо его сопровождать. Это делается не глазом наводчика, а электроникой.

«Леопарды», особенно «Леопард-1», тяжелее на 10 тонн, чем наши, и менее поворотливый. Он также не имеет прицельных приспособлений. В «Леопарде-2» они стоят, но их очень мало. 

Вообще, еще Прохоровское сражение в Великую Отечественную показало, как танки с танками воюют — это страшное зрелище и страшная война. Поэтому против танков должны в первую очередь воевать противотанкисты — гранатометчики с противотанковыми орудиями. В ближайшее время мы услышим, что уже созданы противотанковые подразделения так называемых истребителей танков. Им не нужна броня, им нужен гранатомет и немного боеприпасов к нему. И лучше, чем обыкновенный солдат с гранатометом, противотанкового средства нет в мире. У нас этого достаточно.

— Касаемо ПТУРов, дронов и авиации — насколько влияет на расклад сил то, что ВСУ сейчас не поставляют авиацию, но при этом у них есть западные спутники, дроны и так далее? 

— У них спутники такие же, как и у нас, — в основном разведывательные, с хорошей степенью обнаружения, системой увеличения и наведения. Но кроме как обнаружить цель, нужно еще и навести оружие по этой цели. Система так называемых разведывательно-ударных комплексов подразумевает, что есть разведчик в космосе или воздушно-авиационный разведчик, есть средство поражения — орудие или танк, и есть цель. Когда разведка наводит на цель, она автоматически передает данные на средство поражения, и оно само выстрелит без всяких дерганий за веревку. Вот что такое разведывательно-ударный комплекс в идеале. 

Но, к сожалению, они существуют в ограниченном количестве и у нашего противника, и у нас. Поэтому сейчас идет борьба не брони со снарядом, а умов, чтобы все происходило в автоматическом режиме. У нас есть высокоточные снаряды. Называют, например, «Краснопольку» — такой артиллерийский и танковый снаряд с головкой самонаведения. Его можно называть даже не снарядом, а самонаводящейся ракетой, только небольших размеров. Кроме того, существуют специальные кассетные боеприпасы на самолетах и вертолетах, тоже с самонаводящейся головкой. Каждая выстреленная из кассеты кумулятивная бомба находит свою цель самостоятельно.

В снаряде «Краснополь» самое важное, что когда при наведении с авиационного объекта, дрона или космоса обнаруживается цель, в нее должен быть послан лазерный сигнал. Лазер отражается от цели, боеголовка находит отраженный луч, и происходит стопроцентное попадание в цель. 

— Сейчас говорят о том, что Запад все-таки отправит ВСУ авиацию, что может существенно повлиять на ход спецоперации. Скажите, насколько опасны для нашей армии западные F-16?

— У нас абсолютное превосходство в средствах воздушной обороны. Все типы нынешних С-300 и С-400 на большой высоте и большой дальности смогут уничтожить любой самолет, тем более такого крупного размера как F-16. По сравнению с беспилотниками это крупная цель. 

Почему у нас системы ПВО лучше, чем у других? Просто у нас изначально, еще до Великой Отечественной войны, советская доктрина была оборонительной. Мы собирались не нападать, а обороняться. И наука наша все время работала над усовершенствованием именно системы ПВО. Взять «Бук», «Тор», «Стрелу», любое наше вооружение всегда превосходило противника. Громко сказано было бы, что мы завоевали господство в воздухе на сегодняшний день, но приблизились к этой формулировке, потому что сбивали все, что у них летало. И сбивали не только наши летчики, но и наземные средства ПВО. 

Сейчас самолетов у них практически нет, вертолетов тоже. Дроны есть, но они должны быть оборудованы этой системой разведки. Космическая разведка стран НАТО сообщает мгновенные сведения о наших перемещениях войск, но не может обнаружить каждую огневую точку на протяжении всей линии соприкосновения. Это практически невозможно. 

— Одним из главных недостатков наших Вооруженных сил некоторые называют неслаженность действий и неорганизованность. Как с этим, на ваш взгляд, обстоят дела в нашей армии, как налажена связь между подразделениями? Какими способами удается в кратчайшие сроки докладывать обстановку с полей?

— Имеющиеся в мире современные средства связи есть и в нашей армии. Особых проблем с этим нет, но тренировок недостаточно. Карл Маркс сказал, что армия может существовать в двух позициях — или воевать, или готовиться к войне. В этом и суть этой неорганизованности и неполадок со связью — оттого что люди не готовятся воевать. 

Сейчас мы должны говорить не о мобилизации, а о подготовке резервов. Я служил, когда у нас была пятимиллионная армия. По штату у меня должно было быть 12 тысяч человек, а было только восемь. Я ежегодно, в мирное время, вместе с этими четырьмя тысячами проводил сборовые мероприятия. В любую минуту был готов призвать их в случае войны. Но сейчас мы не проводим никакие сборовые мероприятия, боясь слова «мобилизация».

Владимир Жириновский как-то в одном выступлении говорил, что для того чтобы был хороший врач-хирург, ему нужны больные, чтобы он делал операции и становился профессионалом. Так вот, для военкомата должны быть сборовые мероприятия. Я неслучайно не называю слово «мобилизация». Сборы должны проводиться, как они проводились раньше.

— Если резюмировать: по высокотехнологичным вещам мы на равных, танки у нас чуть лучше, а наше главное преимущество — это время?

— Время и средства разведки. У них нет практически воздушной разведки. У них есть дроны, применяющиеся для разведки и поражений. Хотя бы в тропосфере должен висеть самолет типа А10, сутками давать информацию, и чтоб при этом был недосягаем для средств поражения. 

— Почему за год спецоперации наши войска до сих пор не разбомбили железные дороги? Ведь это главные артерии, по которым на Украину поставляют новую технику, использующуюся потом против наших войск и мирных городов.

— Я как военный человек не могу это объяснить. Значит, есть какие-то политические установки, и не было определенной команды. Раз это специальная военная операция, так называемая гибридная война, правят пока политики, а не военные. Поэтому трудно ответить на этот вопрос. 

Была бы команда, давно бы подорвали, диверсионные группы бы пошли. Это не проблема — взорвать железную дорогу или провести рельсовую войну, как это было во время Великой Отечественной войны с помощью партизан. Почему не было команды — не хочу интерпретировать и что-то фантазировать. 

— Главное, что хотелось бы понять, — это из ряда вон выходящая ситуация или это нормальная практика не разрушать вражеские железнодорожные пути снабжения? 

— Значит, они для чего-то нужны.

— Может быть, это обосновано экономической точкой зрения? 

— Это очень узкий подход. Я бы вообще посмотрел глубже на нынешние методы. Так, как мы сейчас ведем боевые действия, ведут только те государства, у кого мощные человеческие резервы и сильная или быстро умеющая перестраиваться на военный лад экономика. 

Экономики и людей нам хватит, чтобы разгромить врага без применения ядерного оружия. Поэтому бережем своих людей и экономику, тактически перемалывая все, что нам подбрасывает блок НАТО и наши партнеры в США.